То неловкое чувство, когда расписал всю свою жизнь вплоть до смерти, выполнил все то, что запланировал, смирился с последним и тут... бац!...
Жизнь после смерти.
Поначалу Жерару казалось, что он очнулся в преисподней. Кромешная тьма, он не может дышать, вокруг какие-то тела. Он только спустя несколько часов осознал, что находился в каком-то закрытом отсеке для хранения тел омников. И что он сам каким-то образом очутился в теле омника. Прежде чем вспомнить про историю почти десятилетней давности, когда согласился помочь доктору Ляо с её проектом. "Проект Эхо". Рейес и Моррисон были, как и весь мир после событий Омнического кризиса, жестко против появления нового искусственного интеллекта, и даже сам Жерар говорил Мине, что "благими намерениями выложена дорога в ад", однако все равно согласился помочь ей, - лучше уж пускай новый "уничтожитель человечества" будет обладать его чертами характера, чем какого-нибудь умника.
И кто бы мог подумать, что небольшой имплант обернется в... такое. Наверное, никто, - Ляо наверняка собиралась его отключить, но не смогла из-за смерти. Жерар как-то об этом не подумал, а другие просто не обратили внимание, что одна из программ продолжает свою работу. Счастливое совпадение? Может быть, но вот только Лакруа был готов к своей смерти, а его это "чудесное" спасение портило много планов, завязанных на ней. Плюс ему пришлось потратить около недели, чтобы выбраться из законсервированного хранилища наружу, - и только новое электронное сознание не позволило ему сформировать клаустрофобию.
Он был мертв. По настоящему, ведь фактически текущий Жерар был попросту "копией" оригинала. Со всеми его навыками, воспоминаниями, характером... но не настоящим Жераром. Клон, в некотором смысле. А это значит, вспоминая комиксы и различные фильмы, ему предстоит идти по собственному пути. Или же делать так, как поступил бы настоящий Жерар? Это все так... запутанно. Голова, конечно, не болела от этих размышлений, но ему было сложно с этим разобраться, кем себя считать, кем быть. И он не мог сделать этого в одиночку, однако к старым друзьям нельзя было, - как-никак мсье Лакруа умер для них, и они горюют, и для них также это все будет очень запутанно. И страдательно. Как бы не хотелось поговорить с Аной, Джеком, Гэбриелем, Коулом, Мойрой, Гендзи, Ангелой, Райнхардтом, Торбьорном, Уинстоном... Амели.
Ох, Амели. Последняя в списке, но не в сердце.
Как бы он хотел ей помочь, но он был мертв для нее. А в этом состоянии ничего не мог сделать. Для того, чтобы вернуть ей баланс, он должен был отыскать собственный. Он не освоился с этим телом до конца, мысли продолжали терзать его, и пойди он в таком состоянии штурмовать базы Когтя, то его разберут на запчасти через пять минут. И даже если он отыщет её... это будет не её непутевый муженек, а лишь его блеклая металлическая копия.
Нужно было стать un cool металлической копией. И, к счастью, было такое место на планете, где в этом помогали.
[indent]
[indent]
- Je suis désolé, mon pote.*

Жерар чуть было не нажал на спусковой крючок пистолета, который моментально выхватил, увидев силуэт "Разорителя" посреди разбушевавшейся снежной бури. Рефлекс, - в годы Омнического кризиса Лакруа был одним из тех, кто совершал вылазки в тылу врага и лишал его командиров, и даже в новом амплуа старые привычки не хотели умирать. Остановил француза, как ни странно,  его же мозг, позволивший в доли секунды напомнить, что война давно закончилась и многие из бывших неприятелей ушли сюда, в Шамбалу, и среди них могли быть также и "Разорители".

- Я так понимаю, это вы встречаете новоприбывших?

Лакруа был не один, с ним ещё было с десяток "беженцев", - кто-то бежал прочь из недружественной Германии, кто-то просто не мог найти взаимопонимания с людьми. Был, впрочем, один чудик из Голливуда, хотевший посмотреть на бытие непальских омни-монахов, дабы набрать материала для будущей постановки "Кунг Фу Кибер" или что-то в этом роде. Жерар, пропутешествовавший из лаборатории с Соединенных Штатов именно что с последним (а также ввязавшись в приключение по спасению всех остальных от рук торговцев запчастями), как никто другой желал скорейшего избавления от него в безмятежных сводах монастыря.
 
- Меня зовут... Крест, - имя, к которому Лакруа пришел за время путешествия. Ничего сложного, просто его фамилия в переводе с французского. А также то, что он нес на себе крест ходячего мертвеца, - И я люблю 'газд'гажать ок'гужающих своим ф'ганцузским акцентом. П'гини... кхе-кхе... Принимаете таких? Или нам нужно помочь по хозяйству, выполнив поручения по сбору репы и убийству крыс в подвале, как в этих "чиловечиских" РПГ, чтобы получить право прохода?

Жерар никак не мог помочь себе, даже после смерти.

* - Прошу прощения, приятель.

- Ох, frere* Рамматра, не спеши записывать меня в amant humain**!

Здоровяк-"Разоритель" был... уязвлен. Ранен... душевно, как бы парадоксально это не звучало. Казалось бы, не его дело, пускай Дзеньятта или Мондатта наставляют его на путь истинный, но беда была в том, что они были без понятия, что же двигало людьми. А Жерар знал. К сожалению, к счастью. Умер из-за этого - это точно.

- Правда... Может, это тебя не совсем устроит, я не готов сказать всю правду о себе. Но та часть, которую я готов... что же... она связана с тем, как меня создали. Я не был "пробужден" как остальные, я был создан уже после всего этого, благодаря стараниями того же человека, что создал Аврору. Промежуточная стадия в том, чтобы повторить то невозможное, что случилось.

Жерар старался подбирать слова осторожно. Скорее всего он уже допустил ошибки, которые аукнутся ему в будущем, но такова была его суть, своими благими намерениями мостить дорогу в ад во второй раз.

- Но Доктор Ляо не пыталась повторить первый раз, она шла по новому пути. Для создания робота с быстро адаптирующимся искусственным интеллектом, но избегая невольного создания ещё одного "бога-программы",  они сканировали человеческие личности, дабы скопировать их способность к обучаемости - когда ты делаешь постепенно, своим опытом, а не получаешь всю информацию с Интернета прямиком в свой процессор, отчего его переклинивает и возникает зудящее желание стать Альтроном и опрокинуть на планету её же кусок.

Хотя марвеловского злодея можно было понять, - кто бы отказался выждать миллионов лет в спящем режиме, чтобы выйти перед эволюционировавшими бобрами в их бронзовом веке и стать для них богом?

- Ты не прав, говоря, что меня тянет к человеческой культуре. Наоборот - меня тянет к омникам, потому что я хочу лучше узнать их, абстрагироваться от "человеческого" во мне. А по поводу того, знаю ли что-то про нападение... 

Он не мог остаться в стороне, конечно же. Как только услышал, так сразу тайком покинул территорию монастыря и провел собственное расследование. Кто-то даже был допрошен с особым пристрастием, Рейес бы прослезился, узнай, как Жерар умеет в "плохого копа", хоть во время Блэквотча он всегда был "хорошим".

- Чечен-Оол Ковалыг. Тувинец, майор Вооруженных Сил Российской Федерации в отставке, ветеран Омнического Кризиса на Сибирском фронте, где он потерял все - свою семью, своих сослуживцев. Прибыл в Шамбалу по собственному убеждению, потому что он не мог спокойно смотреть на то, как "машины нашли мир и спокойствие после пролитой ими крови". Ему не составило труда как завербовать нескольких местных жителей на свою сторону, так и запудрить мо... эээ, процессоры нашим братьям, используя свою трагичную историю. К несчастью, он встретил печальный конец, поскользнувшись и упав в горную расщелину.

Жерар опустил ту деталь, что это случилось во время его допроса, который перерос в драку, и он честно пытался спасти Ковалыга, чтобы тот предстал перед судом... но военный предпочел отпустить его металлическую руку и дать гравитации решить свою судьбу.

- Человечество - это огромная биологическая аномалия, которая так и не смогла определиться со своим статусом за те три с половиной тысячи лет, что возникла цивилизация. Оно всегда искало врагов, с которыми могло соперничать, но поскольку никакой другой не смог равнозначно эволюционировать ему в конкуренты,  то находило противников в самом себе. Пока не появились омники - бездушные роботы, созданные быть лишь инструментами, которые неожиданно обрели сознание. Разве не самое то обратить весь свой разрушительный потенциал на них, tu ne penses pas***?

Жерар немного помотал плечами, напоминая себе, что они у него есть, и что он не в гробу, что он может двигаться. Хоть и не может дышать. Словно... гуляешь по дну океана. Вроде что-то чувствуешь, но в то же время не так, как чувствовал все это ранее, в человеческом теле.

- Но человечество старается стремиться к лучшему. Ведь если бы это было не так, то царили бы фашистские государства и в ходу были жертвоприношенческие религии с рабством как обыденным явлением.  Да, есть плохие люди, есть несправедливость, есть непонимание, - но в то же время есть и хорошие люди, борющиеся с несправедливостью и ратующие за просвещение. Век людей короток, и каждый раз новое поколение хоть и учится на опыте предыдущих, но умудряется наделать и своих ошибок.

Воспоминания о прошлом вновь начинали терзать Лакруа, но, подобно Рамматре, он симулировал вздох, отгоняя их прочь. Потом, когда он уединится в своей келье.

- Мы же, омники, по сути своей вечны. Очень молоды, конечно, и как дети, пытаемся имитировать поведение своих родителей, но пройдет десятки, сотни лет - и знакомые тебе люди уже умрут, а вот твое металлическое тело продолжит функционировать. Но в то же время у нас навряд ли будет следующее поколение. Убивая человека, ты убиваешь всех потомков, которых он мог произвести на свет. От отъявленных бандитов до величайших докторов и дипломатов. Убивая омника, ты убиваешь возможность для будущего узнать о прошлом так, каким оно было. Наши жизни - равнозначны, но пока что не все это поняли. И Мондатта направляет все свои усилия на то, чтобы выиграть для омников время,  дать им набраться опыта, и дать свежему поколений людей сменить то, что помнит горечь войны и омрачнено предрассудками по отношению к нам.

Жерар надеялся, что он не звучал как Мондатта и Дзеньятта. Он просто старался передать то немногое, что он усвоил, пребывая в Шамбалле.

- Это нелегкий путь, frere Рамматра, терпеть издевательства хулигана, надеясь, что ему надоест и он отстанет. Ведь так хочется взять и начистить ему museau****, чтобы знал свое место, чтобы не причинял тебе страдания. Но нужно помнить, что давая сдачи, результат является непредсказуемым. Хорошо, если отстанет. А вдруг не осилишь, и он ещё больше побьет, да ещё и твоим друзьям трусы на головы натянет? А вдруг он в отместку приведет подмогу? А вдруг ты его покалечишь или убьешь, и тебя посадят за решетку за превышение самообороны? А человечество - это тебе не школьный хулиган, нельзя просто так взять и свалить его, без подготовки и ресурсов. Поверь, оно само уже пыталось неоднократно себя прикончить, не получилось.

* - брат
** - любитель человеков
*** - так не считаешь
**** - рыло

ваш пост от лица любого персонажа;

“...брат...”

ее голос слегка дрожит, обрывается, разлетаясь белоснежными перьями птиц и неминуемо умирая в давящей тьме .

“...ты помнишь, как...?”

ее бледные, хрупкие ладони боязливо сжимают ткань его костюма.

тянущее, неприятное чувство холодом растекается внутри — и хватка непроизвольно слабеет, но она все еще не отпускает его.

отпустить на мгновение — значит отпустить навсегда.

“...ты же помнишь...?”

на ее пересохшие губы падают капли собственных слез. от солоноватого вкуса саднит язык, настолько, что ее чувства притупляются и остается лишь неественный сладковатый привкус.

она чувствует — их время заканчивается, спетая мелодия постепенно стихает, лишь эхом разносясь по пространству.

всего через несколько системных секунд их маленький, сжатый до них двоих рай погибнет.

* * *

закрывая глаза, она порой видела один сон.

пожелтевшие от времени обои, испещренные царапинами, местами — порванные в клочья. в неясном свете свечей они почти терялись, лишь редкие всплески пламени заставляли оживать нанесенные временем шрамы.

от сырости и затхлости на языке был легкий привкус гнили и старости. и даже он почему-то казался таким родным и привычным, что от воспоминаний на глазах проступали слезы.

на книгах и потрепанных игрушках нередко скапливалась пыль — и она всегда пыталась стряхнуть ее, от чего поднимались белесые клубы, преломляя свет свечей, и комнату на время окутывала пугающая мгла.

мгла казалась неприятной и чужой.

в такие мгновения ее ладошки всегда тянулись к старшему брату и хватали его за рукав, нервно сжимая ткань.

она задерживала свой взгляд на его лице, на его глазах, напоминавших маленький пруд, обрамленный золотом душистых цветов. иногда этот пруд походил больше на умиротворенное море, иногда — на стеклянный аквариум, а иногда — на осколок небесной синевы.

ее голос никогда не дрожал, когда она произносила: “...брат, мы же посмотрим сегодня на звездное небо?”

мама с мягким укором смотрела на них, пока на ее пепельных волосах играли блики от пламени. она никогда не говорила “нет”, но всегда просила их быть осторожнее.

с искренней улыбкой она отвечала матери, что они будут беречь себя.

она не знала значения этих слов, но ей казалось важным произнести их.

мама всегда улыбалась в ответ и возвращалась к своим делам. блики все еще скользили по ее силуэту, и казалось, что их можно поймать и ощутить тепло перистых облаков.

в то невыносимо долгое, трепетное мгновение ее взгляд замирал на старшем брате.

и этот мир, и эта усталая ночь словно существовали для них двоих.

Лютор изначально знал, что пресс-конференция вызовет фурор, и теперь о нем говорили не только в Метрополисе, но и за его пределами. За пределами страны, потому что весь мир следил за любителями нацепить на себя плащ и устроить очередной перформанс.
Там была даже эта мисс Лейн из Плэнет — восхитительная женщина, если бы она не писала свои обличительные и полные гнева статьи именно о нем. Лексу вообще нравились именно те женщины, что потенциально могли его уничтожить. Во многих смыслах. Таких, к счастью, было немного, и он успешно с ними не связывался — причина номер один, почему он не женат. Не то чтоб он не был раньше, но это не лучшие истории. Желательно, чтоб его сын их обошел стороной.

А именно об этом сыне и была знаменательная пресс-конференция, и Лекс позаботился о том, чтоб ее пустили в прямом эфире.
Файлы Кадмуса попались ему случайно, когда Лексу пришлось разбирать всё то, что осталось от его отца. Финансирование туда шло приличное, но очень хорошо сокрытое, чтоб даже сам Лютор далеко не сразу смог установить связь. Но когда это произошло, и он слегка покопался, то пришел в настоящую ярость.

Теперь эмоции утихли. Он думал о том, как мог не замечать до этого, что у нового приятеля или подражателя Супермена, который совсем недавно появился на супергеройской арене, его же разрез глаз. От Супермена там, конечно, тоже было достаточно, но тут Лютор не возражал: при всех нюансах, инопланетянин был очень фактурным. Известно, что красивые люди добивались большего успеха, а красивый и умный мог бы владеть миром.

Сначала Лекс думал о том, что этот Супербой должен стать его персональным оружием в борьбе с Суперменом. Он успел составить пошаговый план на ближайшие пять лет, в котором он развивал спрсобности парня, натаскивая его против криптонца, и первым шагом было знакомство и ограждение его от пагубного влияния других любителей плащей.
Разумеется, он не собирался ему рассказывать всё сразу. Он просто собирался сделать так, чтоб Супербой сам пропитался этими идеями. Немного манипуляций, немного недосказанности, правильно преподнессенная информация были секретом успеха, а мозг подростка по всем правилам податливым и внушаемым.

Лекс рассчитывал закончить первый шаг в течение месяца, и связаться с Супербоем оказалось не трудно, но тут-то и начались проблемы с его планом. Он… передумал.
Подростка звали Коннером, у него был разрез глаз Лекса, который тому достался от матери, и его лицо отражало все эмоции. Кусочек правды в мире абсолютной лжи.
После того, как Лютор всё ему рассказал, Коннер сделал самую ужасную вещь из всех, что могли прийти ему на ум — полез обниматься. Это было испытание определенного рода, потому что Лекс не привык к тому, что его трогают. Но в конечном итоге всё оказалось не так плохо, как могло бы.
Мерси дарила ему полные скепсиса взгляды, на что Лекс ответил, что у него отцовский инстинкт. Все бы ничего, но совсем недавно он прочел ей внушительную лекцию об отсутствии инстинктов у человека как таковых. Скепсиса было еще больше, но ни одного лишнего слова. Следовало действительно поднять ей зарплату.

Визит Супермена он ждал почти сразу после того, как Коннер к нему переехал. Но инопланетянин опять разрушил его планы и не прилетел, а сам Лекс не стал заводить эту тему: ему даже было приятно, что кто-то в окружении не болтал про Супермена двадцать четыре на семь. Теперь же он явился, и это действительно означало, что они с Коннером не поддерживали крепкую связь. Что только подтверждало все представления Лютора о нем, как и снисходительном, но равнодушном.
Ну, может быть не равнодушным ко всему, что могло предоставить Лексу какое-то могущество, потому что он буквально по взгляду мог прочесть всё то, что криптонец хотел ему сказать.

К этой встрече стоило подготовиться, но сразу после пресс-конференции Лютор вернулся в ЛексКорп и заперся в своем кабинете, чтоб прочесть минимум две книги по психологии подростков и просмотреть весь перечень подходящих школ Метрополиса. Стоило ли ему сделать это вместе с прилетевшим визитером? Понимал ли тот что-то в школах и принципах образования? Как вообще учились криптонцы?
На последней мысли он свел брови и активировал открытие окна, чтоб его не выбили, как это могло произойти в случае с красно-синим гигантом.
— Супермен, — он откинулся в кресло и сложил перед собой пальцы пирамидой, — не ждал тебя. Точнее… ждал. Но пораньше.

Удержи меня от падения,
Сохрани меня от этой лжи.
Лишь одно скажу тебе,
Не искать в этих сомнениях,
Моей души.
Венти слышит чужой ответ, но не оборачивается. Конечно, Нигредо все знал. Знал, что у них не было выбора, кроме как убить Дурина. Но был ли выбор у Рейндоттир, когда она отдавала свое творение на съедение старшему брату? Барбатос надеется, что был, но все же это жестоко.
Внезапный вопрос вырывает из печальных раздумий и Венти оборачивается в пол-оборота, смотря на близнеца.
- Да, - роняет тихо. – Но иногда, когда я думаю над вашей внешней схожестью, мне кажется, что я готов запутаться. Возможно, это слишком странно слышать от архонта, - Венти замолкает и только хочет повернуться к Нигредо, как чувствует касание к руке, а потом его разворачивают и притягивают к себе. Архонт ветров не отводит взгляда и позволяет Нигредо выговориться, смотря в глаза напротив. Барбатос понимает то, что он чувствует, потому что сам когда-то испытывал похожее чувство к давнему другу, к безымянному барду, что своей песней дал ему сил, достаточных, чтобы свергнуть тирана и тогда выбор прост. Выбор, который давал ему Нигредо лишь казался простым, при том, что Венти знал, что убивать придется не своими руками. И все же.
- Если, - наконец, он нарушает молчание, - если я выберу тебя, каким будет твое решение. Таким же? – лишний вопрос, но он его почему-то задает, пока его руку не перехватывают и Венти не касается чужой щеки чуть дрожащими пальцами, понимая, насколько чудовищным будет выбор. – Да, ты такой же, как и любой другой человек, - тихий шепот, пока архонт смотрит на чужую улыбку, ощущая внутри странную бурю эмоций, ощущая как скверна готова распуститься темными сесилиями.
«Зачем тебе эта бездушная кукла, когда рядом есть прекрасная замена? – тихий голос, что принадлежит не ему, прокрадывается в мысли. – Присмотрись получше» - Барбатос прикрывает глаза на несколько секунд, ощущая, что его отпустили, однако не спешит отходить, вместо этого он обнимает Нигредо со спины, словно это поможет очнуться от страшного сна, вернуться в реальность и понять, что все лишь казалось. Неосознанно его привязывали крепкими нитями, а он ведь обещал себе больше никогда…
Не привязываться к кому-либо.
- Смерть любого из вас будет моей виной. Неважно, ты или он, - голос архонта нарушает застывшую тишину. – Но, возможно, в скором времени тебе тоже придется делать выбор и не тот, который ты сделал давно, - Венти отстраняется, давая Нигредо время осознать сказанное. Кажется, он готов открыть страшную тайну прямо здесь и сейчас, потому что другого времени может не быть.

Помоги мне.

Миролюбивая и враждебно никогда ни к кому не настроенная без причины, Рейну всякий раз незримыми цепями сковывало внутренне напряжение, когда она становилась непосредственной свидетельницей какого-либо конфликта. Обычно, людям весело наблюдать за драками и похожими зрелищами, но только не ей - ей это претит, а душа отвергает. В такие моменты юная особа изнутри закрывается и всем существом своим скрыться желает, лишь бы подальше от очага негатива быть, который каждый раз по ней неприятно бьёт и из колеи выводит. И вот уж о чём представительница двух валирийских домов не думала, так это о том, что сегодняшний вечер чем-то не шибко хорошим обернётся в итоге. Ведь именно сегодня за одним столом собрались все стороны его семейства, которые король ненадолго объединил, а Рейнира и Алисента даже благодатные тосты друг за друга подняли, что явилось предвестником вечера, обещающим стать если не тёплым, то мирным уж точно.

Но мир - хрупок.

В тот момент, когда стража вынесла Его Величество, то едва ли кто из его многочисленных родственников мог знать, что Визерис, сам не ведая того - с собой унёс кое-что непреодолимо важное и такое необходимое, хотя бы сегодня. Мир - тот самый, который ему удалось сотворить за столом, усадив всех тех, кем дорожит в своей жизни; тот самый, который иногда бывает нужнее воздуха в лёгких; тот самый, который на деле оказывается столь же хрупок, как кромка льда, потому что падая наземь - осыпается на кучу острых осколков и тает, ускользая каплями в небытие. Подозревал ли король, что с его уходом испарится вся та незримая магия, ставшая сегодня ниточкой меж всеми присутствующими? Подозревал ли, что его уход опять разрушит столь глубоко желанный мир? Знал ли, что никто из его родни не намерен забывать и просто так с рук спускать все обиды?

А ведь всё могло бы действительно быть хорошо, если бы не подкативший смешок к горлу Люцериса в тот момент, когда на стол подали зажаренного поросёнка прямо перед сидящим напротив Эймондом. Да, девушка слышала от своего наречённого и от Джейса ту историю из детства про "розовый ужас", которая явно казалась им забавной, но не Рейне, которой с её сестрой уже по четырнадцать, а драконов у них нет по-прежнему. И сейчас, очевидно, Люку как раз и вспомнилась сия история, однако это ни могло служить оправданием тому, что смеяться он начал глядя на человека, которого покалечил когда-то. Это юношу в глазах его невесты не красило настолько, что та уже было всерьёз собиралась с силой наступить ему хорошенько на ногу, чтоб прям со стула подскочил от боли и от смеха следа не осталось. Но едва Рейна хотела совершить задуманное, как второй сын короля опередил ход её мыслей и, с явной злостью стукнув рукой по столу, встал и поднял тост, приковав к себе взоры всех окружающих.

Вечер испорчен был безвозвратно.

Если бы не Деймон, то дело бы дошло до драки, но к всеобщему счастью, всё обошлось без последствий. Разве что, все постепенно начали расходиться, но раньше всех из залы удалилась младшая из сестёр-близняшек, которая до этого взглядом проводила Эймонда и, наконец, поняла, что теперь то полна решимости завязать с ним хоть какое-то общение. Честно говоря, но он вызывал у юной леди неподдельно живой интерес, потому как в глубине души он её... восхищал? Как человек, не испугавшийся посмотреть в глаза смерти, когда приручал самого большого из ныне живущих драконов и тот, кто явно научился жить со своим пожизненным увечьем, о чём Таргариен могла судить из наблюдений за тем, сколь умел он в обращении с мечом. Всё это говорило об отваге и той внутренней силе, которую в себе Рейна не чувствует и оттого всегда подсознательно тянется к тем, в ком её явственно чувствует всеми фибрами. Ну и, чего греха таить, несмотря на повязку и ярко-выраженный шрам, Эймонд показался Рейне привлекательным молодым человеком. А что в этом такого? Да, она обручена с другим и понимает это, но ничего с собой поделать не может. К тому же, в первую очередь, ей охота найти принца с целью принести извинения за неподобающее поведение Люцериса и... да, вот он, долгожданный повод начать общение. Ещё и какой! С положительной стороны Рейну показывающий, как особу наблюдательную и не глупую.

Так, бродя по тускло освещённым коридорам Красного замка, который за неделю с небольшим Таргариен удалось относительно неплохо изучить, девушка то и дело оборачивалась по сторонам. Не очень хотелось наткнуться на кого-то из ближайших родственников, кроме Эймонда, разумеется. Что ж, в конечном итоге Рейна таки заметила его. Он стоял спиной, но спутать его очертания с кем-либо было невозможно, даже вдалеке, как сейчас. Длинный и вытянутый коридор предстал взгляду фиалковых глаз Рейны, который вёл прямо к одному из балконов, предназначенных для возможности просто подышать свежим воздухом здешним слугам, что не имели покои с прекрасными видами на море или окрестности Королевской Гавани.

Волнение. Лёгкое, но хорошо ощутимое.

Презрев свою робость, да вобрав побольше воздуха грудью, представительница двух валирийских домов, слегка поправив рукава своего голубого платья в районе плеч, неспешной и мягкой поступью направилась прямо к тому, с кем так отчаянно искала встречи. Чувствовала то, как с каждым пройденным шагом, сердце начинает биться всё сильнее и оттого дыхание перехватывало невольно, но Таргариен не прекращала себя успокаивать мысленно и это помогало. Уж что, а с самообладанием проблем не испытывала и всегда могла саму себя в руки взять, не игнорируя глас рассудка. Правда, сейчас юной особой двигал явно не только разум, а те чувства, которые у неё вызывает второй из сыновей Визериса и которые тянут её к нему магнитом.
- Я.., - начала Рейна, которая немного замялась, стоя в нескольких метрах от наездника драконицы своей покойной матери, - ...прошу прощения, если потревожила, но я здесь для того, чтобы принести свои извинения за неподобающее поведение своего жениха, - теперь её тон звучал куда увереннее, а глаза таки поднялись и посмотрели на парня, - Я видела, как он начал смеяться и считаю, что это было некрасиво - по меньшей мере, и скверно- по большей. - и это была правда чистой воды.