не у всех выходит жить нормально, окей? сага это повторяет вызовом и зовом - ищет таких же, или наоборот - тех, кто с призраками связан и в завязке. она их главный коннессёр, критик мишлена; пальчиками пробегает по мертвой энергии. подожди, малыш, не переживай - скоро исчезнешь.

«жить» нормально. сага обожает зимние каникулы на сэнт моррисе, ледяное шампанское и канны. это достаточно хорошо? нет? спрашивает шепотом у тех, кто не откажет, тех, кто не обидит, тех, кто мертв давно и для кого любое событие - уже замечательно.

сага встречает веру случайно - нет, правда, такое бывает. чуть ли не задыхается - от счастья - вот она - маячок, и лезет к ней как можно ближе. загребает призраков ладонями, но те не шарахаются, не разбегаются, не попадают в ее сети. вера становится ключиком, и сага честно пытается ее понять, но не разгадывает, и впервые сбегает. слишком мало «жизни».

а вот винке она проклинает специально. разводить призраков - дело выборочное, дело особенное. сага - куратор - всего самого поганого, а в винке такого достаточно. проклинает и ждет - человеческая жизнь короткая, и почему-то у винке она оказалась еще короче. сага лишь плечами пожимает - и время отсчитывает, когда маячок веры в ее руках приманит винке, и та уже никуда не уйдет. как хорошее вино, как наволочка из шелка - и все наладится, да, ведь? но винке застревает, винке не появляется, и сага снова выходит на охоту.

тлдр: ведьма, которая питается призраками. скоро сто лет, сами подумайте, как она к такой жизни пришла. прокляла винке, подейтила веру ради ее призрачного скопления. прикола не поняла, но часть эссенции забрала, на будущее.

рахель из света соткана; к ней на свет слетаются мотыльки, но крылья не прижигают — только крутятся беспокойно рядом и шепчут наперебой ей простые истины. к рахель тянутся дети, потому что у нее руки теплые, и в кармашке джинсового платья всегда найдется пригоршня ласковых слов.

ее любят в кошачьем доме как теплый завтрак в постель и несуществующую любимую плюшевую игрушку; рахель им старшая сестрица, незаслуженная, но обретенная мать.

рахель просто делает то, чего не смогла сама майя.

там, где майя уродливо бранится, рахель ласково журит и предлагает вместе исправить оплошность; майя закрывается на семь замков и прячется на чердаке в перерывах на кофе, у рахель дверь в ее комнату никогда не запирается.

майя отчаянно не принимает несправедливость, но рахель со всем этим давно смирилась.

она была создана для защиты, но в мире появилась без конкретной точки предназначения; у нее при рождении отобрали ее смысл и выбросили на холодный берег неприветливого мира. это случайность, честное слово — она не заслуживает своей ненужности, она отчаянно хочет просто дожить своё, но страх и сомнения крепко сжимают ее тело деревянными кандалами. что, если и она могла бы просто однажды стать собой?

но ее добрые создатели отвернулись от своего дитя: если не привели ее к свету за руку, то рахель сама свой смысл вынуждена отыскать в новом святом долге — она просто поселяется в кошачьем доме и веревкой к забору привязывает себя.

теперь это ее смысл.

братва — семь пташек, отобранных со всей европы для незаконной перепродажи и привезённых в копенгаген в тесном фургоне. до своего заказчика братва так и не доехала. водитель решил подремать на руле, а тачка улетела в кювет и напоролась на артефакт с интересным эффектом. или это было случайное заклинание неопытной ведьмы. или чей-то странный эксперимент. в ту ночь братва потеряла свой птичий облик, но обрела свободу. теперь они живут в лесу около копенгагена, строят своё гнездо, заботятся об индюке по имени шеф (их бывший водитель) и учатся быть людьми.

Слышь, м-мышь! Это Коко. Нервно дёргающий головой, заикающийся и костлявый. Тебя он уже ненавидит. Коко — агрессор с пол-оборота. Ты поймёшь это, как только услышишь лязганье его любимой шпоры. Чик-чик. Острая как бритва. Кормит хозяина и успокаивает остальных. Коко не болтает. Он предупреждает на «раз», на «два» плюётся и пинается, а на «три» полосует всех подряд, стремясь добраться до вражеского пупка и сорвать его шпорой как пивную крышечку. Среди братвы Коко — единственный мясоед и колеблющийся каннибал. Попробовав в бою чужую кровь, он уже не смог остановиться, и начал перекусывать выпотрошенными жареными крысами, заедая их печенью поверженных врагов. Тело и душа Коко в заживших шрамах. Людям он не верит. Люди предали и продали. Коко перероет весь Копенгаген, чтобы отомстить. Ч-чик-чик.

братва — семь пташек, отобранных со всей европы для незаконной перепродажи и привезённых в копенгаген в тесном фургоне. до своего заказчика братва так и не доехала. водитель решил подремать на руле, а тачка улетела в кювет и напоролась на артефакт с интересным эффектом. или это было случайное заклинание неопытной ведьмы. или чей-то странный эксперимент. в ту ночь братва потеряла свой птичий облик, но обрела свободу. теперь они живут в лесу около копенгагена, строят своё гнездо, заботятся об индюке по имени шеф (их бывший водитель) и учатся быть людьми.

А ты, б#!%!, кто такой, на#&i? Жак, Жоэль и Жеан не узнают себя в зеркалах, поэтому каждая встреча с быкующим обмудком в отражении для них как первая. Вырядился как я, вот же ган#@н! Ха-ха, ган#@н. Жеан, скажи ещё раз. Ган#@н! Бл#######, ну и сказанул, братан, во умора. Идиоты. Жак, Жоэль и Жеан неплохие парни, даже почти безобидные. У них одна извилина на троих, добрые сердца и грязные, очень грязные рты. В зоопарке Линкольншира не знают, кто научил жако материться, но вышло забавно. А потом как-то неловко. Жак, Жоэль и Жеан — вечно галдящий и смеющийся организм, генерирующий полную чушь вперемешку с ругательствами буквально всё свободное время. Им друг без друга нельзя. Они чахнут, бледнеют и подолгу молчат. Жак, Жоэль и Жеан не близнецы, да и вообще не похожи друг на друга. И только если застать их за дракой (шутливая возня на траве с элементами удушения), можно окликнуть всех сразу и на мгновение увидеть три одинаковых, не принадлежащих ни одному из них лица. Эй, а ты кто такой?